Дневник В. Ф. Одоевского 1859-1869 гг. "Текущая хроника и особые происшествия"
1860 год

1860 год

10 января

Писал к Некрасову относительно "Филантропа" и получил ответ, где он уверяет честным словом, что не имел меня в виду. Чтение в пассаже в пользу литераторов. - Публика требовала "Филантропа", Некрасов сказал, что слабость груди препятствует ему читать более. Публика веша себя удивительно и восхитительно.

31 января

[А. Г.] Рубинштейна вызвали. - Правда, что я надоумил, такие толчки необходимы; теперь публика поняла, что ей необходимо было вызвать и только потому, что несколько человек начали!

1 февраля

Концерт Музыкального общества - 9-ая симфония. Серова пиес не пели, за отказом солисток по причине высоких нот. После концерта жезл Рубинштейну от оркестра, хоров и членов. Только г. г. директора скомкали - не дали Яковлевой войти на эстраду, я втащил одну Гринберг [Грюнберг] с венком. Жена со мною была на этом концерте.

6 февраля

В театре в бенефисе Лагруа в "Норме" - Лагруа была чудо, и тем нелепее казалась музыка. На место Ростовцева публика нарекает: Муравьева, Панина, Ламберта, [Н. А.] Милютина, Булгакова.

13 февраля

Панин назначен председателем эманципационного комитета на место Ростовцева. Явилась и эпиграмма; говорят, что это после трагедии la petite piece, mais tres longue {Водевиль, но слишком длинный [Намек на высокий рост Панина]}. Прибавляют еще злее, что от карбункула люди или умирают, или вылечиваются, а у него карбункул вошел в мозг и там и остался.

Вечер у Авроры Карамзиной. Кн. [В. H.] Долгоруков и гр. [И. M.] Толстой приняли меня с вопросами о назначении Панина. Я отвечал, что нахожу его весьма благоразумным, ибо оно удовлетворит недовольных эманципацией, а между тем дело будет сделано и по силе вещей, и потому что самолюбие Панина будет в этом заинтересовано. Спрашивал Крамптона о наказаниях, употребляемых в английских школах; он не знает наверное.

[22 февраля]

На лекции Северцова - еще не привык говорить - проглатывает концы слов.

Говорят, что Панин сказал новой категории депутатов, что им нечего ни писать, ни собираться у Шувалова, а что он будет сообщать им, что им делать. Депутаты весьма недовольны его приемом. После этих слов Панин напомнил, что не должно увлекаться личностями и страстями и что записки депутатов должны быть кончены в течение месяца. Тогда на сцену выступили Горсткин, Минин и другие и просили объяснить, с какого времени считать месяц, ибо иные уже тому две недели получили вопросы, а другие доныне никакого. Панин отвечал: мне остается вам повторить, что ваши записки должны быть окончены в течение месяца. Напротив, в Редакционном комитете были весьма довольны Паниным, так что один из членов оказал: "Кажется нам председателя подменили, точно Панин, а не похож на Панина". Он был очень вежлив, говорил много о полной независимости мнений, всех выслушивал, сводил мнения и постановлял вопросы. Иные видят в этом ловушку и предполагают намерение Панина отделаться от комиссии, принимать ее журналы к сведению, а в большой Комитет представлять собственные мнения под видом извлечений из журналов комиссии.

[28 февраля]

Говорят, тверских депутатов Унковского и двух Алопеусов сослали в Вятку; вероятно не на долго, но это происшествие возбуждает общее и весьма значительное негодование, выражающееся на всех диалектах: русском, французском и даже немецком, хотя в этом обвиняют австрийскую партию, которой цель {Далее, до слов "и проч.", в подлиннике по-французски и по-немецки.} сделать государя непопулярным, приучить правительство к произволу, прекрасно зная, что произвол - опиум, дозу которого нужно постоянно увеличивать. Будто воспользовались добротой государя, убедив его, что законный суд имел бы пагубные последствия для этих господ, что гораздо лучше в интересах осужденных действовать в таких случаях в административном порядке. - Ни одного наказании без суда! Лучше их расстрелять, но после суда и проч. т. п. Прибавляют, что это дело - времен Клейнмихеля и покорения Крыма..., что одного господина избирали в какую-то должность и что он отказался, говоря, что он не хочет быть сослан, как Унковский, и не получить суда, как Малков. Иные видят тут целую систему: сперва раздражить купцов, потом дворян, затем студентов (по поводу какой-то перехваченной переписки между харьковскими и киевскими студентами о грамотности и даже о каком-то проекте конституции!!) и приготовляют чем бы раздразнить крестьян {Далее, до слов "как бы то ни было", за исключением двух фраз, в подлиннике по-французски.}. - Что цель зажать рот тем, кто говорит об административных злоупотреблениях, убедить всех, что следует рассчитывать не на правосудие, а исключительно на угодливость перед стоящими у власти; что хотят вести ту же игру, которую вели в предыдущее царствование, т. е. под предлогом охранения интересов правительства сделать его послушным орудием собственных, частных интересов и проч. и проч. Другие напротив говорят, что в совете министров все объявили, что по закону Унковского и других обвинить нельзя, и что о ссылке их - для примера - настаивали Ланской, Чевкин и [П. П.] Гагарин. Что тут правда - не разберешь, но общее негодование выражается гласно. Какую цель преследует наказание? - говорил один господин - произвести известное воздействие на массу. А чего достигают произволом? - убеждения, что можно избежать правосудия интригами и деньгами и что можно понести наказание за вполне законное деяние, возбудив неудовольствие власть имущих. Как бы то ни было - все это прискорбно в высшей степени. Le revers de la medaille {Оборотная сторона медали.}. Унковский - человек в долгу, как в шелку и ему хотелось сохранить за собою звание губернского предводителя в надежде, таким образом, получить хорошее место. - Была постройка гимназии, ревизия которой производилась его врагом кн. Шеханским и каким-то тайным советником Долговым. В рапорте ревизоров Унковский нашел для себя оскорбительные намеки о каких-то сделках; приехал в Дворянское собрание и назвал ревизоров мерзавцами; Долгов почел долгом вступиться за отсутствующего кн. Шеханского - редактора рапорта. Дворяне выгнали Долгова из собрания, по настоянию Унковского, и даже говорят в шею. Сын кн. Шеханского вызвал Унковского на дуэль; Унковский отказался, говоря, что, находясь на службе, он за служебные дела не дерется. Происшествие о драке дошло до Петербурга. Между тем от Унковского стали требовать рассказа о том, что происходило в петербургском комитете, где он был депутатом; он отозвался, что за предписанием министра, он говорить об этом предмете не может. Тогда дворяне положили отправить просьбу государю. Губернатор (Баранов) принять ее не согласился, но имел неосторожность прибавить, что дворяне могут пользоваться правом представления всеподданнейших просьб. Дворяне наняли экстренный поезд в Петербург, где между тем Унковский уже был отставлен за возбуждение драки в собрании. Кн. Шеханский молодой обратился снова к Унковскому, говоря, что его предлог миновался, и что он вызывает его снова. Унковский снова отказался. Кн. Шеханский уведомил его, что он его ударит при первой встрече в публичном месте. Действительно, они встретились в каком-то концерте. Губернатор, отведя кн. Шеханского к дверям, отправил его волею неволею из города. Все восстало на Унковского, и друзья его отступились; но ссылка Унковского в Вятку снова помирила с ним дворян тверских, - и он теперь слывет у них жертвою за общее дело. Вот выгода секретного судопроизводства.

29 февраля

Экзамен желающих учиться бесплатно у профессоров Музыкального общества. Я должен был проаккомпанировать дюжины две варламовских романсов и разных фиги-фаги итальянских (замечательный голос Эллионт). Другие члены, разумеется, опоздали. Предложил им наставление для профессоров, программу конкурса на народные песни.

У меня поутру Погодин - показывал ему мое сказание о гласах - одобрил. - Его письма к дочери в Тифлис по поводу обеда кн. Барятинскому в Москве, на который Погодин не попал, что произвело в Петербурге неприятные толки и что, говорят, государю старались представить в виде несочувствия литераторов к человеку, им любимому.

17 марта

Вечер у вел. кн. [Елены Павловны]. - Дрейшок--кунстмахер, а не музыкант - взбесили меня дамы [нрзб.] с Рубинштейном, который сел аккомпанировать Лешетицкую и уж тем убил Дрейшока. Вел. кн. сказала мне {Далее до конца записи в подлиннике по-французски}: "Скажите Рубинштейну, чтобы он сыграл что-нибудь хорошее". "Ваше высочество, это невозможно, это сочли бы за неучтивость по отношению к артистам". - "Вы - голова, пустите в ход все Ваши дипломатические способности". Я к Рубинштейну - тот и руками и ногами; но вел. кн. настояла на своем. Рубинштейн, к моему удивлению, начал играть. "Ваше высочество, - сказал я вел. кн., - моя дипломатия должна спустить флаг перед вашей". - "Мне пришлось прибегнуть к крайним средствам", отвечала она.

18 марта

Григорий Васильевич [Есипов] читал мне свои архивные работы. Дело об истязании Деревнина царицею Прасковьею Федоровною. Письма Алексея Петровича, между прочим письмо к нему его духовника Чакова, который напоминает ему его клятву во всем ему повиноваться, яко ангелу. Манифест Пугачева об свободе крестьян и об избитии всех дворян. - Трудится над царицею Евдокиею и Преображенским приказом.

19 марта

Погодин прислал мне билет на мою записку о том, что мне нельзя не быть на диспуте, ибо тут я заинтересован лично: что я такое? Норманн или жмудь? Диспут шел хорошо; но ни в том, ни в другом оппоненте нет искусства спорить, а особливо у Костомарова. Были остроумные у них шутки. Публика слишком прерывала. Как не завести колокольчика? Как не иметь презуса? Были люди, которые жаловались на публику. "Да что же, сказал я, разве вы хотите, что бы живые люди были мертвыми?"

От 24 февраля I860 за No 45 последовал приказ от военного министерства о том, чтобы бессрочно-отпускных в разных случаях (не подвергающих их законному суду), между прочим при вредном влиянии на общество, обращать в действительную службу без произведения следствий по распоряжению исправников и городничих. (Сегодня в субботу он напечатан в "Северной пчеле" in extenso {Полностью.}).

Я спрашивал у [Н. А.] Муханова, какому ценсору он мне присоветует отдать мою рукопись о древнем русском песнопении. "Вот вы нападаете на ценсуру, когда публика вся нападает на литературу, но мы уважаем ученые сочинения" - "Ведь публика для вас, - отвечал я гр. Сумарокову с Б. Федоровым и Алекс. Фед. Гамом. - Настоящая публика говорит другое, а именно, что корень ценсуры сладок, но плоды ее горьки". - "Нет, возразил Муханов со вздохом, и корень, и плоды горьки".

[20 марта]

Возобновленная строгость ценсуры возбуждает разные толки: говорят, что ее усилили для содействия Герцену, которого "Колокол" в последнее время начал уже было ослабевать, а теперь снова привлекает интерес читателей. Важнее этой шутки замечание, что в то время, как боятся карикатур "Искры", позволяют распространять в народе лубочные картинки страшного суда, где изображены разные роды истязаний, которые были произведены на практике в Старой Руссе.

Губернатор Ховен присутствовал в губернском правлении (во время оно) и когда, в споре, показали ему Свод, он взял его и сел на него, говоря: ну где же теперь ваш Закон?

Бенкендорф говорил Дельвигу, который стал ссылаться на закон: "закон для подчиненных, а не для нас".

Таганрогский (Керченский?) градоначальник Франк нашел, что выписывать "Сенатские Ведомости" напрасная издержка, что довольно его предписаний, и просто на просто запретил их выписывать в присутственные места. Арцимович рассказывал, что быв послан в Таганрог (Керчь) в комитет какой-то, он не только не мог достать ни нумера "Сенатских Ведомостей", так плотно они были запрещены, но даже и Свод должен бью выписывать из другой губернии и послать за ним подводу.

23 марта

В большом концерте Большого театра под дирекцией Шуберта ("Хота" блинки с 3 арфами) - в прошедший раз Сабуров не хотел было позволить повторить, но публика пришла в негодование небывалое - и должны были уступить - я брал ложу пополам с Штуббе.

31 марта

Был у меня поэт-водовоз Лобанов. Он должен вносить 50 р. в год, иначе отец потребует его на землю.

Бар. Корф спрашивая, хочу-ли быть представленным к награде - я отказался. Нужны бы деньги, - но просить их не стану. Nessun dolore che d'essere un'eceelenza nella miseria {Нет большего несчастья, чем быть сиятельством в нищете.}.

8 апреля

Мой метафизический сон с 7-го на 8-е. Грежу, что спорю с Пеликаном о чем-то, кажется, о тождестве между человеком и природой, на что он мне отвечает с насмешкой: "это толкует натуральная философия". Это меня рассердило и я ему отвечаю: "нет, я к этой школе не принадлежу; природа для меня есть функционный ряд, а человек - другой функционный ряд; вся задача философии - найти отношение между этими двумя рядами, но беда, что философы - не математики; тогда только философия будет наукой, когда найдет основание в математике.

15 апреля

Рассказывали, что у Панина снова появляется шишка.

21 апреля

По Конногвардейскому переулку до сих пор лежат груды грязи между казармами и госпиталем и заражают воздух нестерпимой вонью. Не уж-ли нет власти, которая бы могла потребовать от казарм, что настоятельно требуется от каждого частного дома? Что за стыд!

30 апреля

Вечер у Львовой, куда свез Лакруа. - Вел. кн. говорила ему между прочим, чтобы он не слишком верил разным рассказам против императора Николая {Далее до конца записи в подлиннике по-французски.} так как то, в чем его упрекали, основывалось только на исключительной любви к стране, отцом которой он себя считал. - Я сказал, между прочим, что лучшие [матерьялы?] - суть собрание законов, где можно видеть важные правительственные акты, а не мелкие детали, которые сделали бы из книги [Лакруа] собрание анекдотов, каких имеется великое множество.

2 мая

Получил ответ от гр. Адлерберга, который мое простодушное предложение привести к нему Лакруа, который бы и не нашел его городского дома, принял за желание быть во всем этом деле руководителем и наблюдателем!! Тогда же, в полдень отправил мой ответ к гр. Адлербергу с курьером, который нашел гр. Адлерберга в петербургском городском доме.

5 мая

Встретил на выставке придворного певчего Демидова, который горько мне жаловался, что Львов запретил ему учиться по урокам Музыкального общества.

Говорят, что Львов потребовал к себе все партиции из полков, чтобы увериться: не перешли ли к столбовому пению?!

8 мая

У нас Пименов, Григорович и Соллогуб. Правда ли, что его забаллотировали в Общество пособия литераторам? Что за свинство! Вот уж русские люди; держат над ними палку - ниже травы; немного отдохнут, - давай над всем свою власть показывать, - не для чего иного, а так, чтобы посамоуправствовать.

10 мая

Рассказ Лакруа о князе Монакском [Флорестане] и его конституции которую у него выкрадывали из кармана в течение 10 лет, и когда, в конце концов, он ее отпечатал в Париже, экземпляры ее оказались подмененными чистой бумагой {Запись в подлиннике по-французски }.

Монако, сказывал Лакруа, теперь принадлежит Франции.

12 мая

Был у нас молодой Армфельдт с рассказами о Швеции. В Швеции нас так любят, что в магазине не хотели исправить шпагу Армфельдта, потому что она русской работы. Армфельдт велел сказать, что она работана шведом, который нашел добрый кусок хлеба в России и работает на русских. Это подействовало.

17 мая

позволили к ней писать, не означая откуда, к ней в дом вошла дама, с мужчиной-патером, расспрашивала ее о том, что к ней пишет муж, перебирала ее книги, библии, и искала в них записок - после крестьянка узнала, что эта дама была: l'archiduchesse Sophie {Эрцгерцогиня Софья.}, которая занималась такого рода шпионством.

20 мая

Амурский сказывал о своем намерении принять предложение 8 000 прусаков, желающих у нас поселиться. Есть желание и между славянскими населениями. Когда воротится в декабре, то желает познакомиться с Гильфердингом, которого записку пр. Амурский получил здесь, не зная, что ее автор в Петербурге.

21 мая

Что за история обеда депутатов? Говорят, кто-то предложил здоровье Унковского и Кавелина; тогда Булгаков сказал: тогда уж и здоровье Пугачева. Так ли это?

26 мая

В ночь с середы на четверг мои мучительные 3 часа.

Я всю середу не выезжал из Музеума; под моими глазами работали Демидов, Васильев, Глушковский. Пропасть было работы и бумаг из Библиотеки затруднительных; около 8 часов Демидов отпросился у меня на час времени для свидания с матерью, по какому-то, говорил он, важному делу. Васильев и Глушковский мне помогали в переписке писем и отношений между полуночью и часом. Все мы утомились. В час я отпустил их, посмотрев на 3 книги, кои они мне сдали, по обычаю. Когда они ушли, я понес книги в определенный для ник шкаф, где нашел еще три и только. Где же седьмая? Поутру они были все на лицо. Я перешарил все возможное - нет 7-й книги, да и только. Я подумал, наконец, что Козлов оставил свой том в Музеуме, но зная его, трудно было поверить, что он осмелился бы это сделать. Пробило 3 часа. Итти в Музеум в это время, поднимать смотрителя, - произвести шпектакель? - Я пересмотрел все томы и нашел, что Козловский тут, но нет 7-го, Демидовского. Тут произошел со мною замечательный психологический процесс. Естественно я заключил, что или Демидов продал этот том (важнейший!), или что он унес, чтобы взять из него выписку, подкупленный кем-либо. Где искать его? Я был уверен, что дело с матерью только предлог, - что он верно у своей любовницы (он действительно воротился лишь в четверг в 6 час. вечера, не ночевав дома); приходило в мысль, что может быть он дал только кому-либо 7-ю книгу на время, что взявший воспользовался его легковерием и просто не отдает книги, говоря, что потерял, отослал за границу, что Демидов об этом теперь и хлопочет и потому не возвращается и проч. и проч. В этом терзания я провел до 5 часов утра, нельзя описать и не упомню, что перероилось в моей голове в эти мучительные часы. Я рассчитывал, что остается делать? отыскать любовницу Демидова, его мать и проч. и проч. А если все это ни к чему не приведет? Как объяснить выше этот случай? Как оправдаться в том, что у меня унесли книгу из под носа? Мысли текли одна за другой, так что, как часто случается, сам не знаешь их последования... я хватился, что мои мысли перешли от настоящего предмета в иную сторону, и что я просто рассчитываю, что успешнее и удобнее, пулю в рот или перерезать себе артерию по всем правилам анатомии!.. Это наблюдение над самим собою привело меня в себя, и я, укрепясь духом, решился бодро ждать утра и чтобы сохранить силы, какие мне нужны в наступающий день - приказал себе лечь в постелю и заснуть. Но едва я лег, стараясь забыться, как-будто что меня толкнуло заглянуть в ящик стола Демидова. И что же? Открываю - 7-й том в ящике. Вертопрах думал, что он в самом деле воротится, но как все люди с слабою волею не выдержал.

29 мая

Начал читать грамматику Аксакова; несколько дельных наблюдений, потонувших в фантастическом соре.

2 июня

Совет железных дорог выписал всех возможных иностранцев, кои роздали свои акции по приятелям - так что у них образовалось 3 200 голосов, а в оппозиции всего 700. Наши и не подумали о такой штуке, даже Кошелев прислал мне 400 акций (т. е. 10 голосов) лишь 25 мая, т. е. не за 15 дней до полного собрания, как требует устав. Между тем совет распорядился так, в чем упрекал его Устрялов: во всей Европе принимались акции в конторах общества, но в России нигде, кроме Петербурга, даже в Москве, не было приема. "C'est une triste victoire, {Это печальная победа.}, сказал я кн. Дм. Оболенскому,-- вы словно удельные князья, в помощь на своих - татарщину призвали. - Я предвидел такую развязку и потому приехал в заседание лишь в 3 ? - кутерьма, кутерьма, - порядка никакого, - все говорят вместе, встают, собираются в гурьбы; Колиньону не дали говорить, требуя, чтобы он говорил по-русски, основываясь на том, что возражения были сделаны совету, - следственно не подчиненный совету, но член совета должен был и отвечать. Перейру спутали, хотя он говорил по-французски и не сказал ничего, кроме фраз. Председатель, бар. Мейендорф, говорит так, что разобрать нельзя, глухо и путается в фразах; не умел даже сказать, что заседание закрыто, а как-то так: "теперь, кажется, можно считать это... совещание, заседание - окончилось".

3 июня

В заседании комитета Думы, где мне предлагали звание градского главы к Игнатьеву. Остановились на Ростовцеве и на Кусове.

(с 10 тысячами жалованья) - я отказался. Хрущев тоже - по отношениям.

[5--12 июня]

Граф Анреп-Эльм рассказывал, что в последнюю войну с турками, при обратном переходе чрез Дунай по понтонному мосту, он получил приказание кн. [М. Д.] Горчакова не пропускать ни одного болгара - боялись стеснения войск на мосту. Но болгаре, ожидая погони турок, собрались в числе 18 тысяч на телегах с женами, детьми. Анреп решился их пропустить и в то же время написал к Коцебу, чтобы он объяснил это дело князю. Князь посердился, но умилостивился. Приехав сам к мосту, он оказал: mais maintenant ipas tin seul bulgare de plus {Но теперь больше ни одного болгарина.}. Ночью прибежали к нему трое болгар, бледные, трепещущие, говоря, что за 3 версты их не пускают более к мосту - то был Хрулев, человек совершенно бесчувственный. Анреп решился написать к нему, что по приказанию главнокомандующего он должен пропустить болгарские семейства - их было до 1 500 человек. Ночью они перебрались. Поутру Анреп пошел в главную квартиру и встретил Коцебу, который, отдавая ему назад его письмо к Хрулеву, сказал: "reconnaissez vos amis" {Знайте, кто вам друг.}. - Хрулев принес было это письмо к главнокомандующему, но Коцебу отнял у него эту бумагу. Лидерс прислал было сено на возах болгар, согнав их семейства - Анреп велел вывалить сено на землю и отослал обозы. Наконец войска перешли, начали рубить мост; уже с трех понтонных лодок были сняты доски, остались одни продольные бревна; явились еще несколько болгарских семейств - матери решились нести детей через бревна - не было ни одного несчастного случая. Когда мост совершенно был подрублен, явились еще до 1 000 человек; вида невозможность переправы, они собрались гурьбою и запели молитву, к которой присоединился вой собак. Никогда, говорил Анреп, музыка не производила такого глубокого, хотя и ужасного впечатления на всех нас. Даже Хрулев остолбенел. Если бы их застали турки, то все семейства были бы перерезаны. Анреп, расчитывая время, велел нашим пароходам и другим судам, пришедшим для воспрепятствования движению турок, перевезти все эти семейства на другой берег. Пароходы успели возвратиться вовремя к появлению турок, которые затем выставили батарею из 7 пушек. Анреп дал им выстроиться и потом пустил в них залп из 32 орудий, от чего ни одной турецкой пушки не осталось на месте. В последствии Николай Адлерберг и другие получили владимирские кресты за распоряжения для размещения переправившихся на нашу сторону болгар. Большой враг Анрепа - полковник Меньков.

8 июня,

С 4 до 7 работал с Серовым над Энциклопедическим словарем.

13 июня

Мой разговор с Бунге: почему запрещен у нас вывоз ассигнаций, когда позволен вывоз монеты. Jacques Pereira не мог этому надивиться, как Лакруа моей деятельности (Vous ne mangez pas, vous ne dormez pas - mille lieux pour vous n'est rien - vous n'avez pas d'habitudes, notre saute a nous ne suffirait pas a ce genre de vie {Вы не едите, вы не спите, тысячи верст для вас ничего не значат - у вас нет привычек - наше здоровье не выдержало бы такого образа жизни.}.

28 июля

В Думе - меня выбрали в председатели (единогласно) комиссии рассмотрения росписей городских доходов и расходов. От сего, отказавшись от звания градского главы, я отказаться не мог, но должно сознаться, что мне все даются места, где 5 тысяч неприятностей, и ни гроша жалованья. А между тем в кошельке зело пусто.

30 июля

Сегодня мне 90 лет - ровно 56 лет от рода и 34 службы.

Пора на покой, о чем писал к бар. Модесту Андреевичу [Корфу].

7 августа

Ожесточение к императору Николаю кажется не уменьшается в толпе, а возникает при каждом новом поводе. В кружке, возле которого я нечаянно остановился в Петергофском саду и где я застал конец рассказа о сирийских происшествиях, кто-то сказал: "обрезал нам крылышки незабвенный". - "Да, обрезал, обрезал", повторили другие.

Говорил с Игнатьевым о губернском комитете. Дело в там, что в губернском комитете приготовляется журнал заранее, так что некогда в него и вникнуть. Я сказал Игнатьеву: "За грехи отцов моих меня выбрали в председатели комиссии для рассмотрения городских доходов и расходов. Я бы желал, чтобы на этот раз устранились те недоразумения, кои возникали в прежние годы. Я человек не заносчивый, - но педант и буду настаивать на точном исполнении закона". - Игнатьев отвечал мне, что он исполняет свою должность, не взирая на нападки против него, - что он не может отдавать себя на рассуждение, - что другое дело в сношениях со мною и проч. Я заметил, что обратил особое внимание на недоимки, коих набралось уже 700 000. - Игнатьев отвечал, что сама Дума в том виновата и верно ссылается на полицию. - "Я знаю, что и теперь на меня кричать будут, опять выбрали портного Малкова членом Распорядительной думы. Я не могу утвердить его - он негодяй, а его поддерживают. - "Зачем вы не отдали его под суд, - сказал я, - это лучшее средство истребить ложную репутацию негодяя". - "Я по моей должности имел право без суда отрешить его".

5 сентября

Общие толки о победе Гарибальди над Ламорисьером. Итальянские происшествия сравнивают с нашим 1612 годом, а Гарибальди с Мининым, которого также польские историки называют мятежником против законного Владислава. Вспоминали, что покойный государь Николай говорил про неаполитанского короля (отца нынешнего), что [он] один из немногих с которым можно иметь дело.

16 сентября

Поутру у генерал-губернатора Игнатьева с журналом Думы, который ему и оставил. На необходимость строительной части согласен; обещает этот журнал включить в журнал губернского комитета для представления в Совет.

Мой аргумент по строительной части: издержка эта падает нам на голову неожиданно, мы считаем алтыны, - а тут требуют сотен тысяч; если бы нам сообщили строительные предположения прежде, то Дума могла бы уменьшить издержки по другим предметам, а не трогать постоянно запасного капитала, который дело святое и который нужно беречь на случай больших бедствий: пожаров (как в Гамбурге напр.), наводнения, как в 1824 году, голода, войны, эпидемий и проч. т. п. Запасный капитал есть капитал страховой - против всех таких бедствий.

7 октября

У нас обедала Штуббе, с которой поехали в Мариинский театр на "Жизнь за царя" - в ложе у меня кн. Оболенский и Рубинштейн. - В театре портреты живых музыкантов (кроме Даргомыжского!) - Я советовал бы погодить, - великих людей фабрикуют после смерти, а как придется стирать? Леонова и Булахова ниже всякой критики. Видел сестру Глинки. Она просила меня отыскать facsimile канта, который был написан в честь Глинки.

16 октября

Сильные толки о варшавском свидании. Боятся, чтобы не попасть в лапки австрийских езуитов. Народное мнение так сильно, что в газетах не печатают даже ничего о приезде императора австрийского, а только о принце регенте.

17 октября

22 октября

Известие о кончине императрицы помещено 21 октября в "Journal de St Petersbourg" по-французски. Русские газеты вышли с черными полями, но без известия - от этого происходят самые неблаговидные толки, говорят о презрении к русскому языку и проч. т. п. нелепости.

Филарет противился железной дороге из Москвы к Сергию, говоря, что молельщики должны ходить пешком, а не ездить, как на гулянье. Оn a trouve la diffrculte {Придумали затруднения.} заставив Общество делать дорогу до Ярославля, которая пройдет мимо Сергия. Боялись, что монастырские служители лишатся тогда доходов от пешеходов, останавливающихся между Москвой и Сергиевской Лаврой.

23 октября

Анекдот о Михаиле Павловиче. Однажды в Бадене Соллогуб сидел подле него в бороде. Михаил Павлович писал к Бибикову. - "En voyant Sollogub avec une barbe, je n'ai pu m'empecher de penser a sa pauvre mere" {Видя Соллогуба с бородой, я не мог не подумать о его бедной матери}.

Встретивши Дантеса (убившего Пушкина) в Бадене, который, как богатый человек и барон, весело прогуливался с шляпой на бекрень, Михаил Павлович три дни был расстроен. Когда гр. Соллогуб мать, которую он очень любил, спросила у него о причине его расстройства - он отвечал: "Кого я видел? Дантеса!" - "Воспоминание о Пушкине вас встревожило?" - "О нет! туда ему и дорога". - "Так что же?" - "Да сам Дантес! бедный! подумайте, ведь он солдат".

Все это было в Михаиле Павловиче не притворство, но таков был склад его идей.

24 октября

"Северной Пчеле" 24 октября статья де-Галлета в защиту Джона Росселя и Англии замечательна.

Было ужасное слово Аракчеева Клейнмихелю: "Вот вы говорили, что без ленты вас никто уважать не будет; я дал вам ленту, дал другую, но вот этого (показывая себе на лоб) я вам дать не могу". - Клейнмихель перенес; что мудреного, что он почитал должным, чтобы и другие от него в свою очередь то же переносили.

Михаил Павлович однажды приехал к гр. Соллогуб матери весьма сумрачный. "Бог знает, что делается, - говорил он, - ни на что не похоже. Точно Павловы времена".

Приезжие из губерний рассказывают, что нетерпение народа возрастает. "Да скоро-ли же? Когда-же?" спрашивают они у чиновников и у помещиков.

25 октября

"живот положить" {Так в подлиннике.}. Высоко, благородно и отвечает вполне моим мыслям о государе. Но не уж-ли никто из приближенных не нашелся ему выговорить, что всегда жизнь его есть драгоценность, но теперь более, [чем] когда-либо. Случись несчастие - не уж-ли народ поверит, что оно следствие натуральной болезни? и тогда уж в самом деле горе и для помещиков, и для дворянства, и для всех людей бритых. Пугачевщина возобновится, но в иных и страшных размерах.

30 октября

Полагают, что будет много больных; в крепостной церкви холодно и сквозной ветер от двух открытых друг против друга дверей для народа, которого однако ж немного. - Народ вообще холоден к кончине императрицы, кроме некоторых, весьма немногих.

Члены депутатской комиссии весьма недовольны Паниным; он даже не приехал сам закрыть комиссию, а прислал высочайшее повеление через Булгакова. - Депутаты отнеслись к министру внутренних дел с просьбою об исходатайствовании им приказании: ехать или не ехать. Говорит, что государь примет их во вторник. - В одно из предыдущих заседаний Панин проговорил: "Вы можете быть уверены, господа, что не останетесь без награждения". Это взорвало всех и Галаган отвечал: мы так уверены в милости государя, что знаем - он не захочет ошельмовать нас какою-либо наградою.

Напечатано было, по распоряжению Панина, какого-то доклада по числу членов комиссии; теперь понадобилась эта брошюра для Главного комитета и для Совета. Панин надеялся их отобрать у членов (как у сенаторов); никто не отдал. Он написал записку в 3-м лице к Черкасскому; Черкасский тоже в 3-м лице отвечал, что не может отдать брошюры, ибо, почитая ее своей собственностью, сделал на ней замечания, кои не может никому показать. Панин не удовольствовался, написал еще, что карандаш можно стереть. Черкасский отвечал, что писано чернилами. Тем дело и кончилось.

учат музыке, да еще по нотам.

Государь каждый день возвращается в Царское село два раза - где работает постоянно над крестьянским вопросом. - Говорят, к 1 декабря будет объявлено. Сомнения в том: с манифестом или без манифеста. Я убеждаю, что последнее лучше, ибо нельзя в краткие слова манифеста включить все многообразие и сложность сего узаконения, не подавши повода к толкам.

[6--12 ноября]

Толкуют так называемые бояре об эманципации. Я вспомнил анекдот, рассказанный мне матушкой; в ее время (т. е. около 1790 года) в Петербурге одна важная барыня, родственница Глазовой (Аграфены Петровны) наказывала свою девку следующим образом: обливала ее водою, и потом заставляла ее босую ходить по набережной в мороз, а сама из форточки ей кричала: "что? каково? бестия! каково?" - "Таково тебе будет на том свете" - кричала ей в ответ нещастная девка. - Теперь этого именно не делают, но московский генерал-губернатор Тучков мне сказывал, что никогда, как теперь, помещики не предаются насильному разврату со своими крепостными женками и девками. - "Кажется, - говорил Тучков, - что они спешат [воспользоваться] остатками своей крепостной власти. Мои им убеждения тщетны".

13 ноября

"Спб Ведомостей" была напечатана статья о модном магазине, эту статью Замятин принял на свой счет и, говорят, жаловался [В. А.] Долгорукову и [Евгр.] Ковалевскому. Весьма это неловко. Если ценсор или даже сочинитель статьи потерпит - то спрашивается, за что? Чтобы они были виновны - необходимо, чтобы рассказанная история о девушке действительно применялась к Замятиным, чего они не могут признать; и оставить им так нельзя, ибо вся публика об этом толкует. Единственный исход: публичный, гласный суд.

18 ноября

Просматривая "Tristan et Isolda" Вагнера - не могу надивиться его беспрестанному употреблению тритона. Хроматическая гамма существенно однообразнее диатонической.

20 ноября

Говорят, что в журнале кн. [П. В ] Долгорукова (bancal) {Хромой} "Будущность" он объявляет, что я сделался придворным, царедворцем, но впрочем не по своей вине, но по самолюбию жены - что Сергей Степанович [Ланской] проиграл все свое состояние на цыганах и румынах.

В "СПБ Вед" 20 ноября несколько строк в фельетоне о том, что не могли отыскать в каком магазине была история, описанная в No 6-го ноября Это сделано по настоянию Замятина. Недавно он давал обед для сильных мира - прибавляют злые языки: для поправления своей репутации. Хорошо средство!

[24 ноября]

В "Будущности" кн. Петра Долгорукова (I860 No 1 - сент. - 15) посвящена мае следующая любопытная статейка (стр. 6 в примеч.) {Разрядка в тексте статьи Долгорукова - подчеркнуто Одоевским, курсив в скобках - примечание Одоевского, прописной курсив - выделенное Долгоруковым.}:

"Князь Одоевский, ныне единственный и весьма жалкий представитель древнего и знаменитого рода князей Одоевских, личность довольно забавная! В юности своей он жил в Москве, усердно изучал немецкую философию, кропал плохие стихи производил неудачные химические опыты (т. е. учился химии) и беспрестанным упражнением в музыке терзал слух своим знакомым. В весьма молодых летах он женился на Ольге Степановне Ланской, старшей его несколькими годами, женщине крайне честолюбивой (!). Она перевезла мужа [своего] в Петербург, и до такой степени приохотила его к петербургским слабостям и мелким проискам (!), что при пожаловании своем в камер-юнкера, Одоевский пришел в восторг, столь непомерный, что начальник его тогдашний министр юстиции Дашков (никогда в юстиции не служил) ВОТ ОДНАКО К ЧЕМУ ПРИВОДЯТ НЕМЕЦКАЯ ФИЛОСОФИЯ (экой вздор -- я не ожидал моего камер-юнкерства и когда выразил мое удивление Дашкову, он мне сказал: "Que voulez vous -- c'est une convenance {Что вы хотите - это условность}). Одоевский бросался на все занятия давал музыкальные вечера (которые брали приступом), писал скучные повести (может быть, только их нет уже в торговле и все они переведены на все языки) (даже не пускал к себе в переднюю таких негодяев как Петр Долгорукий)! По выходе его Пестрых сказок, знаменитый Пушкин (тот самый, к которому анонимные письма писал тот же Долгорукий, бывшие причиною дуэли(я тогда вовсе не был еще знаком с Пушкиным): "КОГДА ВЫЙДЕТ ВТОРАЯ КНИЖКА ТВОИХ СКАЗОК?" (Мы с Пушкиным были на вы). -- "НЕ СКОРО, отвечал Одоевский. " - "А КОЛИ ТРУДНО, ЗАЧЕМ ЖЕ ТЫ ПИШЕШЬ?" - возразил Пушкин (такого разговора не было вовсе -- и не могло быть -- Пушкин сам писал с -- Пушкин уважал меня и весьма дорожил моими сочинениями, и печатал их с признательностью в "Современнике"). Ныне Одоевский между светскими людьми слывет за литератора, а между литераторами за светского человека. Спина у него из каучука (ну, уж этого никто на Руси, кроме подлец не скажет), жадность к лентам и к придворным приглашениям непомерная и, постоянно извиваясь то на право, то на лево, он дополз (!) до чина гофмейстера. При его низкопоклонности, украшенной совершенною неспособностию ко всему дельному и серьезному, мы очень удивимся, если при существовании нынешнего порядка (или правильнее: беспорядка) вещей в России еще лет десяток, не увидим Одоевского обергофмейстером и членом Государственного совета".

Я посылаю Петру Долгорукову следующий ответ:

Стихов не писал,

Спины не сгибал,

Честно жил, работал,

Подлецов в рожу бивал.

От чего и теперь не отказываюсь при первой встрече. Но что пользы, если я ему и прострелю брюхо, все таки его клевета останется без ответа. Где писать? В наших журналах нельзя, ибо запрещается говорить о запрещенных книгах. За границей? Где? не уж-ли послать в "Колокол"? Странное положение, в которое ставят нас ценсурные постановления. Впрочем, Долгоруков прав: всякая полезная деятельность бывает смешна, ибо встречает препятствия, следственно неудачи, а всякая неудача смешна. Над вредной деятельностью не смеются, но иногда ненавидят. Бездействием всегда возбуждается уважение, как калмыцкими идолами, факирами, браминами.

29 ноября

Заседание Комитета общественного здравия. [П. Н.] Игнатьев сказал нам речь, где просил нашего содействия, посадил меня возле себя, с другой стороны был Отсолиг. Прочли всеподданнейший доклад министра внутренних дел, где между прочим указывается на устройство этой части в Париже, на что Игнатьев возразил, что он не берется сделать то же, что в Париже и прочел бюджет Парижа и его огромные займы; на то, что я возразил, что эти мильоны пошли больше на постройку и переделку улиц - "также в видах общественного здравия", сказал он - "Нет, отвечал я, но с стратегической целью". Потом прочли мою записку; Игнатьев сказал, что не успел ее еще прочесть - что вероятно, но возражения его были готовы: против предлагаемого мною собрания сведений и в особенности против гласности, на которой я настаиваю. Спросили, кого мы предлагаем еще в эксперты, я назвал: Зинина, Петерсона, Ходнева. - Игнатьев сообщил нам дневной рапорт, из коего оказывается, что вчера в Петербурге родилось 27 человек, умерло 54, прибавил, что так всегда, и исключения редки, так что, сказал он, если бы не было постоянного прилива в Петербург, то он скоро бы сделался пустынею. При чем рассказал, что один и важный человек говорил, что напрасно очищают Екатерининский канал, - что из него вода сытнее. - Паткуль заметил, что одна из причин смертности - худая пища низшего класса. - Я указал на дом кн. Вяземского у Чернышева моста {Говорят, что дом Игнатьева, которого я не видал, еще хуже [Прим. В. Ф. Одоевского]}, где в несколько ярусов нары, и спросил, не ужли не имеет правительство право обязать домовладельца к очищению воздуха? - Отвечали, что нет. Заговорил Смирнов, уверяя, что им все известно, и что потому новые расспросы не нужны. Я спросил, знает ли он кубическое содержание воздуха в доме Вяземского. Смирнов отвечал, что мы не можем требовать того или другого содержания. Однако же положено было, как я и прочил, чтобы мои разряды были разделены между специалистами. - Здекауэр рассказал о найденной им примеси свинцового окисла в дорогом вине от Елисеева и спросил, можно ли публиковать этот факт. - Игнатьев отвечал, что нельзя. Смирнов стал кричать, что нужна не гласность, а деньги. "А без гласности не будет у вас денег", отвечал я. После заседания я подошел к Смирнову и, указывая на него Пеликану, я сказал: вот человек думает без гласности обойтиться. - "На гласность и сапогов не купишь", отвечал Смирнов "Да! но ума прикупишь",-- возразил я - В будущий раз постараюсь развить следующий силлогизм: "Нет денег, потому что нет доверенности со стороны публики, а доверенность покупается на гласность"

1 декабря

С Штуббе в Мариинском театре - Ристори в "Медее" Легуве. Великая актриса; искусство в высшей степени, но производит впечатление одинаковое с оркестром одних саксофонов; прекрасно, но монотонно. Рашель была нечто другое. Даргомыжский хочет оставить Общество, потому что не согласились, чтобы и в нынешнем году играл Родзянко C'est tin homme tout a fais personne! {Этот человек болезненно самолюбив}; кто не разделяет его мнения, тот, кажется ему, оскорбляет его.

В Мариинском театре - "Кроатка" Дютша. Оркестровка чудесная - il у a des intentions {Есть замысел}, но все отлито в формы Флотовские и Вердиевские со всеми возможными задержаниями мочи. Даргомыжский объявил мне, что не хочет более быть в комиссии Музыкального общества и что Родзянко n'est qu'un pretexte {Что Родзянко только предлог.}. Славянская кровь, моя изба с краю.

10 декабря

На вечере Музыкального общества с Зинаидой. Сидел возле Веригиной. Публика наша подвинулась - играли из Passion-Musik {"Страсти".} Баха, - 10 лет тому назад все бы расхохотались.

[11--13 декабря]

боязнь, чтобы Смирнов не прибил их. Впрочем, сам Смирнов, говорят, рассказывал в гостинной министра внутренних дел, как он схватил старика за бороду и повалил его и как Адеркас платил по 5 р. солдатам, чтобы сильнее били (см. прилагаемое письмо из Нарвы от 1 декабря). Хрущев говорил, что если Смирнов подойдет к нему, то он ему окажет: "Отойдите, от вас воняет человеческой кровью". - Смирнов рассказывает, что все это потому, что он помешал Хрущеву быть губернатором. - Все это очень может быть, но вопрос не в том, а вот в чем: 1) были ли биты мужики без суда или по суду? 2) в том и другом случае бил ли сам Смирнов, т. е. исполнял ли должность палача? Если ответы на эти два вопроса суть утвердительные, то Смирнов должен быть 1-е) предан суду, 2-е) быть заклеймен общественным презрением. Не уж-ли этого не будет? Не уж-ли такая мерзость пройдет, как дело весьма обыкновенное, даже похвальное? - Каков пример для всех других губернаторов. Говорят, Смирнов сделан сенатором с оставлением в губернаторском звании. Возможно ли это? - Говорят, что пускают в ход систему интимидации; уверяют, что для предстоящих бед будто бы от эманципации необходим такой заплечный мастер-охотник. Забывают одно, что именно такими заплечными мастерами сотворена была ужасная драма Старой Руссы. - Господи! сохрани и защити от таких мерзавцев и царя и Россию. - Такими действиями виновные убеждаются не в том, что они виновны, а в том, что они в ту минуту бессильны; а как минуты переходчивы, то в другую минуту они вспомнят данный им урок о праве кулака. Чувство законности не утверждается, но в корне уничтожается такими действиями.

14 декабря

Приходил ко мне литератор (не знаю, что он писал) Аполлон Александрович Григорьев, но в такой бедности, что жалко смотреть. На беду у меня всего до первого числа было 30 рублей; я отдал ему половину, а уже как обвернусь в эти две недели - не знаю, тем более, что разные господа меня терзают.

Рубинштейн рассказывал так свою историю в Певческой академии (в Михайловском дворце). Разучивали "Walpurgis Nacht" {Вальпургиеву ночь} Мендельсона; хор фальшивил в сопранах; он заставляет одних первых - фальшивят; он заставляет петь один первый ряд, также фальшивят, один второй - фальша нет; следственно фальшивят в первом ряду, он перебирает тройками, открывается, что одна тройка производит фальш, он приглашает этих дам пропеть по одиночке, они не соглашаются. С обычной своею резкостью Рубинштейн говорит: "Ces dames sont priees de ne plus revenir" {Можете больше не беспокоиться.}. Тогда произошел скандал; полсотни мущин стали кричать, что Рубинштейн должен просить извинения, дамы, видя защиту, пустились в истерики, в обмороки и проч. т. п. Доктор Арнет прибежал в шлафроке - умора! Рубинштейн не уступил требованиям и ушел из залы, и на другой же день он послал уведомления директорам, что он отказывается от учения в академии, от директорства и от дирижерства. Завтра он пишет извинения к трем дамам и объявляет им о своей отставке. Рубинштейн не прав в форме. Отказ непослушным дамам должно было объявить не тут же, но после. Не прав может быть и в обороте речи. Но в сущности он прав, на него падает ответственность за фальшь хора; и потом, за чем дамы ходят в Певческую академию: учиться или для веселого препровождения времени; в последнем случае можно найти другие забавы. Дело в том, что мы еще до такой степени дики, что музыка считается не более, как забавою, но как поправить все это? С Рубинштейновым отказом Общество рушится; удержать его может лишь общее письмо или просьба всех членов Общества, или по крайней мере всех участвовавших в Певческой академии. Но кто имеет право собрать их, и во имя чего? Здесь оказывается вся нелепость организации Общества, о чем я говорил Рубинштейну, как только вышел устав. "Vous n'avez personne a invoquer" {Вам не к кому обратиться.}, сказал я ему тогда. И действительно отсюда все неприятности. Общество не избирало ни директоров и никого из должностных лиц; никто не может говорить от имени Общества, car la Societe n'a donne de mandat a pesonne {Так как общество никому не давало полномочий.}, а только от своего имени. Я боюсь, что вся моя готовность это дело уладить не будет иметь никакого успеха. - Штуббе говорила, что надобно сделать повестку au nom de l'art et de l'humanite {Во имя искусства и человечества.}. Любопытна была бы редакция такой повестки.

15 декабря

у всех занимает деньги без отдачи и переходит от журнала к другому. - У испанского посла. - У пр. Борх.

Говорят, что из Парижской кухни вышло новое блюдо: "La Pologne devant l'Europe" {"Польша перед лицом Европы".} го! го!

16 декабря

К Путяте о Григорьеве. Был Веневитинов, весьма рассерженный на Хрущева за сообщение сенаторам Ямбургского происшествия. Я ему отвечал: зачем хорошие вещи держать под спудом? Были бы у нас газеты, как в Англии, тогда такое сообщение было бы не нужно.

18 декабря

по литературе, что на нем лежит тяжкая ответственность как пред собою, так и пред людьми. Он принял мою откровенность хорошо; рассказал, что из "Русского Слова" он был вытеснен Хмельницким, что он, случалось, пил по 9 дней сряду с горя, и на 10-й говорил - не буду пить, и не пил... что по его направлению он ни в какой журнал идти со своими статьями не может, ибо хотя он и либеральный человек, но консерватор... За то, что я писал о нем Путяте, он весьма благодарил, но я ему заметил, что вот уже 3-й день, как не получаю ответа и что ему не худо бы справиться. Григорьев горько жаловался мне, что об нем дурно отозвались в "Спб. Ведомостях". Я постарался его утешить, рассказав, что про меня написал кн. Петр Долгорукий.

20 декабря

В 7 в зале Михайловского дворца, где класс пения любителей при Русском музыкальном обществе. Дамы пристали ко мне с тем, что если Рубинштейн не будет управлять хором, то они все разойдутся. Я испросил у них письменного изъявления - подписались 75 человек.

Подписка дам была прекуриозная - всякая спешила подписать. Сцены бы не было, если бы в классе были усердные директоры. Один Шустов не мог этого устроить и, вероятно, растерялся. Кажется, есть враги у Рубинштейна в самом составе дирекции, - именно Лавониус. Он, говорят, препятствовал дамам делать общую подписку - я этого не заметил. - В заседании вчера Шустов требовал, чтобы были назначены директоры (за отсутствием Каншина и Кологривова) - Стасов объявил, что Кологривов возвратился; таким образом и Шустов и Щелков остаются без директорских прав, следственно с связанными руками. Лавониусу, кажется, хочется, чтоб Шуберт заступил место Рубинштейна, оно понятно, потому что Рубинштейн сбирается уехать, а Шуберт нужен Лавониусу, как протектор. Дамы принесли мне список своих имен - гр. Виельгорский не приехал, уведомив меня, что он отозван к вел. кн. Марии Николаевне. Штуббе надоумила их обратиться ко мне, - что я принял не как должностное лицо, но просто как член Общества, - сказав им, что если они хотят придать просьбе своей значение, то она должна быть писанная, определительная и всеми подписанная. Я вызвался на одно, чтоб они продиктовали мне, что хотят сказать и по их словам набросал на бумагу карандашом нескладную редакцию их желания. Одна дама написала ее чернилами, а другие затолкались, чтобы подписать ее. Это происходило в комнате перед залою, ибо в зале спевались еще одни мужчины; некоторые из них разошлись прежде, нежели толпа дам отошла от стола; другие человек 20 подписались, один, подписывай, оказал: "dans lеsperence qu'il sera plus poli" {Надеюсь, что он будет более вежлив.}. Я старался объяснить, что Рубинштейн был прав, ибо ошибки в исполнении некоторых падают и на дирижера и на весь хор, и что для того необходимо безусловное повиновение дирижеру. Шустов и Лавониус заспорили, кому из них взять у меня эту бумагу. Я сказал, что если так, то не отдам ни тому, ни другому, а оффициально отошлю к гр. Виельгорскому, как председателю дирекции.

21 декабря

войти в Общество hono rablement {Почетно.}. Этого мало. Она хочет, чтобы я во вторник пришел в залу хора и держал спичь к собранию. Никак она не может понять, что по странной и нелепой организации Общества - где никто никем не выбирался, - никто не имеет права говорить именам Общества, а только от своего имени, - что поддерживай такой сумбур, я стану с собой в противоречия, ибо везде поддерживаю строгость законного избирательства - это ей все нипочем, и даже аргумент, что в Германии ни одно общество не существует иначе, - по ней в Германии люди, а в России не люди...

Валуев, говорят, остается и председателем Ученого комитета с жалованьем; судили, что это, ставя его в зависимость от Муравьева, уничтожит его независимость в комитете министров.

За шахматами вел. кн. [Елена Павловна] меня спросила между прочим: {Далее до слов "Говорят, что дело" в подлиннике по-французски.} "много ли в городе разговоров?" - "Да, среди анти-эманципаторов, - но бояться нечего, теперешний государь, благодаря вопросу об эманципации, стал так могуществен, как никогда не был ни один русский государь, и если не допустят какой-либо грубой ошибки (вроде позорного происшествия в Ямбурге), то все пройдет совершенно спокойно".

Говорят, что дело поступит в Совет к 1-му января.

26 декабря

в платеже, приходила во 1-х прельщать меня собою - это не удалось. Потом забегала ко всем моим знакомым, а муж ее толковал мне о своих связях с Суковкиным, который тогда еще был жив - и то не подействовало; подкупить меня деньгами также нельзя, узнала она, что я люблю моих племянниц и на этом основании написала к моей жене письмо о том, что она для племянниц может женишков отыскать. Уж настрочил же я ей в ответ предписание Зимницкому.

27 декабря

Был у меня Григорьев - сказать, что его сажают в долговое отделение, и потому нет ли ему надежды на определение на службу - и, говорит, запил с горя. - Писал о нем к [М. М.] Достоевскому, чтобы как-нибудь вместе помочь.

Рубинштейн благодарил меня за то, что я уладил его распри с хором; был на репетиции и держал спичь, как он сказывал мне сегодня же на вечере у вел. кн.

28 декабря

и Самарин мне сказывали, что он пьет жестоко, в чем сам Григорьев мне признавался, ссылаясь на свое горе. Да хоть бы и пил, - да человека то даровитого жаль, - ведь у нас людьми не мосты мостить.

[Н. А.] Милютин, Оболенский напали на меня, за чем я не нападаю на Хрущева за то, что он сообщил сенаторам письмо о ямбургском кулачном побоище Смирнова; в публике утверждают, что Хрущев с ума сошел. Я отвечал, что я бы этого не сделал, но преступления в том не вижу; в Англии бы такая штука была бы тотчас напечатана. "В том и дело", - заметил Милютин, - "что мы не Англия". В ответ я напомнил о сказке в старинной детской книге: "В старину была небольшая земля, где не было человека, который бы ходя не хромал и говоря не заикался; один иностранец, заметив тот порок, пошел по улице твердыми ногами - издеваются над ним во всей земле и проч." "Да, подхватим Милютин, - а тут хромоногий пришел в землю, где никто не хромает". "Ah! monsieur le ministre! возразил я - d'apres votre avis personne ne boite?" {Ах, господин министр, по-вашему, никто не хромает?} вы посмотрите по крайней мере на Комитет общественного здравия - как он хромает". - "От того, что и Комитет-то этот хромой" - грустно отвечал Милютин.

29 декабря

Ходит в городе словцо по поводу китайских происшествий и immaculle conception {Непорочного зачатия.} в Неаполе: croyez vous aux images miraculeuses? - Beaucoup, quand elles sont sculptes sur les canons d'Armstrong {Верите ли вы в чудотворные иконы? - Очень, когда они изображены на пушках Армстронга.}.

Какая-нибудь грамотность все лучше какой бы ни было безграмотности.

31 декабря

Встречали у меня новый год: Мальцев, Штуббе, Шталь, Булычев, Рубинштейн, братья Киреевы, Маркевич, бар. Раден, Е. П. Эйлер - и вот еще прошел тяжкий год; труд безмерный, беспрерывный, беспощадный и спешный - в результате едва две-три капли пользы. Такова наша атмосфера - изобретай паровую машину, чтобы поднять соломинку.

Примечания

Январь

10

"Филантроп" Некрасов несомненно издевался над Одоевским и, по-видимому, над "Обществом для посещения бедных в Петербурге: ", что особенно ясно из первой редакции стихотворения. Письмо Одоевского к Некрасову сохранилось и опубликовано в "Архиве села Карабихи" (М., 1916, стр. 132--135). В ответном письме Некрасов утверждал, что не Одоевский послужил прототипом "Филантропа", указывал на Даля и писал: "По моему я и Даля тоже в немце чисто изобразил, я вывел черту современного общества и совесть моя была я остается спокойной". (Собр. соч., 1930. т. V, стр. 347--349). Тем не менее, действительно, вместо "Филантропа" на вечере Литературного фонда, о котором говорит Одоевский, Некрасов прочитал другие стихи - это подтверждает и Штакеншнейдер (стр. 247).

Одоевский был одним из организаторов "Общества для посещения бедных" и его бессменным председателем с 1846 г. до закрытия общества в 1855 г. В филантропической деятельности Одоевского это были самые значительные годы. "Этому делу в течение девяти лет я принес в жертву все, что мог я принести: труд и любовь. Эти девять лет поглотили мою литературную деятельность", писал Одоевский ("Рус. Арх.", 1874, I, стр. 311--320). См. В. Боцяновский. Кн. В. Ф. Одоевский и Общество посещения бедных в Петербурге ("Трудовая Помощь", 1899, No 4--5, стр. 317--351) и воспоминания В. Инсарского ("Рус. Арх.", 1869, стр. 1005--1046) и Путяты ("Рус. Арх.", 1874, II, стр. 964--979).

Запись эта опубликована С. А. Рейсером в примечаниях к указ. выше книге Л. Пантелеева (стр. 690).

Февраль

13

о назначении Панина было помещено в "Колоколе" в траурной рамке. Однако, основное направление работ не изменилось, так как Панин вынужден был проводить реформу, хотя подчас и старался задержать деятельность комиссий. "Пресловутая борьба крепостников и либералов, столь раздутая и разукрашенная нашими либеральными и либерально-народническими историками, - писал Ленин, - была борьбой внутри господствующих классов, большей частью внутри помещиков, борьбой исключительно из-за меры и формы уступок" ("Крестьянская реформа" и пролетарски-крестьянская революция" - Соч. изд. 3-е, т. XV, стр. 143). Основное разногласие сводилось к вопросу, что выгоднее для помещиков, оставить за собою всю землю, а крестьян от земли "освободить", или же заставить крестьян эту землю выкупить на основаниях, выгодных для помещиков.

22

Речь Панина на приеме депутатов губернских дворянских комитетов так называемого второго приглашения напечатана у Н. Семенова, т. II, стр. 698--699 и в "Колоколе" 1860, л. 68--69.

В губернских дворянских комитетах, образованных в силу рескриптов 1857--1858 гг., разыгралась борьба между различными группировками дворянства. Депутаты комитетов так называемого первого приглашения были настроены либерально; депутаты же второго приглашения представляли оппозицию Редакционным комиссиям справа.

28

История отставки и ссылки А. М. Унковского изложена Одоевским не вполне точно. После разъезда дворянских депутатов первого приглашения министр внутренних дел, на основании распоряжения Александра II, особым циркуляром воспретил обсуждение в дворянских собраниях вопросов, связанных с крестьянской реформой. Тверское дворянство по предложению Европеуса постановило просить Александра II об отмене циркуляра. Унковский был смещен с должности тверского губернского предводителя за то, что допустил обсуждение просьбы в собрании и первым подписался. Ссылка же Унковского в Вятку, а Европеуса (а не "двух Алопеусов", как у Одоевского) в Пермь, была вызвана их активной общественной деятельностью в Твери (поводом послужил донос о намерении Унковского и Европеуса освободить своих крестьян, не дожидаясь правительственных распоряжений). Ссылка, продолжавшаяся, впрочем, весьма недолго, вызвала всеобщее осуждение. При разборе этого дела в Главном комитете суровее всех был настроен против Унковского Ланской, как автор указанного выше циркуляра. По-видимому, его точку зрения и отразил в своей записи Одоевский.

Замечание Одоевского о роли в этом деле "австрийской партии" не выдерживает, конечно, никакой критики.

по дорогой цене части помещичьей земли, имевшей в этих губерниях весьма небольшую ценность. Любопытно, что именно либеральному тверскому дворянству принадлежала идея прогрессивной оценки наделов, значительно увеличившей размеры выкупа.

Ревизия постройки гимназии, упоминаемая Одоевским, была произведена противной Унковскому партией. По словам самого Унковского, ревизия была "плодом крайнего невежества. Так, например, наши противники не понимали десятичных дробей... Они принимали 2,07 за 207 и спрашивали, куда употребили 207 целых мер, когда требуется не более трех". (Г. Джаншиев. А. М. Унковский и освобождение крестьян. М., 1894, стр. 141).

Слухи об упоминаемой Одоевским студенческой переписке имеют в основе возможно, деятельность обнаруженного в 1860 г. тайного студенческого общества, существовавшего в Харькове в 1856--1858 гг. и открытие студентами Киевского университета воскресных школ (см. М. Лемке, Очерки освободительного движения "шестидесятых годов". СПБ. 1908, стр. 280--283, Б. Козьмин Харьковские заговорщики 1856--1858 гг. Харьков, 1930 г. и "Дело особенной канцелярии министерства народного просвещения", 1863, No 45 Лен. отд. Центрархива.

Март

10

Обед, о котором пишет Одоевский, состоялся в Москве 5/II в Благородном собрании. Организован он был в честь проезжавшего через Москву кавказского наместника кн. Барятинского. Погодин приготовил речь, но к обеду не был приглашен. Письмо Погодина к его дочери Александре Михайловне напечатано Барсуковым (XVII, стр. 149--156).

19

Речь идет об известном диспуте М. П. Погодина с Н. И. Костомаровым о происхождении Руси от норманнов (теория Погодина), или жмуди (теория Костомарова). Диспут происходил в университете, вызвал в обществе оживленные толки, при чем победителем считали Костомарова. Подробную сводку отзывов о диспуте см. Барсуков (XVII, стр. 272--323). Шутливый намек на личную заинтересованность Одоевского в результатах диспута объясняется тем, что князья Одоевские считались прямыми рюриковичами. Незаконченная статья Одоевского об этом диспуте сохранилась в Бумагах Одоевского, пер. I, л. 119--122

"К вопросу о древне-русском песнопении", М. 1864 (оттиск из "Дня" 1864, No 17), так как из содержания этой брошюры видно, что она писалась в том же 1864 г.

Говоря о приказе военного министра, Одоевский имел в виду утвержденное Александром II решение Комитета министров, в котором читаем. "1) Тех из находящихся в губерниях в бессрочном и временном отпусках нижних чинов, которые окажутся виновными в праздношатательстве, дурном поведении, вредном влиянии на общества, среди которых они находятся, и в особенности неповиновении местным властям, тотчас передавать местным начальникам инвалидных команд, которые обязаны означенных порочных нижних чинов отправлять в губернские города к командирам гарнизонных батальонов для обращения на действительную службу с лишением нашивок и права на отставку по общему положению; 2) дозволить обращать вышеупомянутых провинившихся... на службу... без производства предварительного исследования, ежели местное начальство признает это нужным; 3) предоставить обращение на службу... а) в городах - полициймейстерам и городничим, б) в уездах по имениям помещичьим - земским исправникам, в) по ведомству государственных имуществ - окружным начальникам и г) но удельному ведомству - удельным конторам, вследствие представлений сельских приказов" ("Сев. Пчела", 1860, No 64). Закон был направлен против бессрочно и временно отпускных солдат, которые, используя авторитет "служивого" в деревне, подстрекали крестьян противодействовать помещикам, сообщали крестьянам ложные сведения о реформе и т. д. Целый ряд таких случаев см. "Крест. движ." Вып. I, годы 1859--1861. Характерно, что не суровость самого закона, а отсутствие следствия при его применении подчеркивает Одоевский в своей записи.

20

Об усилении цензурных стеснений в 1860 г., связанном с деятельностью реорганизованного в этом году Главного управления цензуры, см. подр. М. Лемке. Эпоха цензурных реформ, стр. 28--35.

Отзыв Одоевского об "Искре" не случаен. Характер искровской сатиры в 1859--1860 гг. еще далеко не определился; умеренно-либеральные круги могли в эти первые два года существования "Искры" видеть в ней своего союзника. Одоевский даже напечатал в "Искре" две статьи: "Голос невинности, оскорбленной неблаговидною и лжеименною гласностию" (1859, No 23, подп. "Иван Оглашаемый") и "Из Тешкина переулка в Лойолову улицу" (Письмо к Силе Дорофеевичу Адамантову) (1860, No 33, подп. "Емелька Аввакумов"; см. также прим. к записи 8/VII 1861 г.); подлинники см. в Бумагах Одоевского, пер. 2 и 19. Факт сотрудничества Одоевского в "Искре" был до сих пор неизвестен.

"Истязания в Старой Руссе" - Одоевский имеет в виду, очевидно, жестокое подавление восстания военных поселяй в Старой Руссе в 1831 г., когда из 3 тысяч приговоренных к телесным наказаниям и арестантским ротам было забито насмерть 129 человек.

X. X. Ховен был при Николае I губернатором воронежским, новгородским и гродненским. Описываемый Одоевским случай, по-видимому, действительно имел место (ср., напр., Н. Любимов, Катков и его заслуга. СПБ, 1889, стр. 183). Любопытно, что Ховен впоследствии был сенатором в одном департаменте с Одоевским и во время суда над П. Заичиевским оказался лучшим юристом, чем прочие сенаторы, заявив, что "закон не допускает обосновывать обвинение исключительно на показаниях подсудимого... Подсудимый мог давать такого рада показания из фанатизма. "Александр II сделал пометку на докладе об особом мнении Ховена: "за что и сделать ему выговор" ("Политические процессы" (Центрархив), П. 1923, стр. 244--250), См. также запаси 6 и 18/V 1862 г. и 30/IX 1866 г.

Случайные записи Одоевского о николаевских администраторах можно дополнить из его записной книги "Памятки алфавитные".

"В Херсоне в 50-х годах был губернатором знаменитый Оленин-Яненко, который без дальних, околичностей не принимал никакой просьбы без приложения рубля - так и обосновывалось чиновниками; этот доход был сверх других более значительных взяток. Сенатор Брадке, посланный ревизовать действия этого молодца, умер чрез два часа по приезде в Херсон - полагают, что он был отравлен сонником".

"Император Николай говаривал: y нас все что до столоначальника только переписывают, все что выше столоначальника только подписывают" (Бумаги Одоевского, пер. 22, л. 109 и 214).

31

"Nessun maggior..." - Одоевский перефразирует строки из Данте ("Ад", песнь V) "Nessun maggior dolore, che ricordarst del tempo felice nella miseria"

Апрель

30

П. Лакруа написал по заказу русского правительства "Histoire de la vie et du regne de Nicolas I, einpereur de Russie". V. 1--8. P. 1864--1875.

В Петербурге П. Лакруа получил некоторые материалы и соответствующие наставления о необходимом направлении книги, в частности, от Одоевского (об этом - в конфиденциальной записке Одоевского Адлербергу - см. ниже прим. к записи 26/V). Одоевский же обучал Лакруа русскому языку. См. также след. запись.

Май

5

A. Ф. Львов был директором придворной капеллы. Об отношениях Одоевского к придворной капелле см. записи 9/I и 20--22/VII 1866 г. и прим.

8

См. также запись 4/IV 1861 г. и прим.

10

Речь идет о конституции княжества Монако 1848 г., которая, после подавления революции, так и не была проведена в жизнь.

В 1860--1861 гг. Франции были уступлены лишь принадлежавшие Монако Ментона и Роккебрун, занятые, впрочем, Пьемонтом еще в 1815 г.

20

Гр. Н. Н. Муравьеву-Амурскому принадлежали неудачные попытки правительственной колонизации по Амуру.

на Амур.

21

На обеде, данном депутатами дворянских комитетов членам Редакционных комиссий, был предложен тост за здоровье всех трудившихся по крестьянскому вопросу, в том числе за Унковского и Кавелина. Тогда член Редакционных комиссий П. Булгаков прибавил: "Уж если пить - то лучше бы начать сначала, с первого, который трудился за крестьян - Пугачева". (См. подр. "Материалы", т. II, стр. 453.)

26

В 1856 г. особой комиссией под руководством бар. Корфа было начато собирание материалов о царствовании Николая I. В частности, в распоряжении комиссии имелись "Записки" самого бар. Корфа, которые, вместе с копиями различных документов, были представлены Александру II, сделавшему на них ряд пометок. Одоевскому поручено было сделать выписки из этих материалов для Лакруа (см. записи 30/IV и 2/V). Об этой-то работе и идет речь в данной записи, что подтверждается и конфиденциальным письмом Одоевского к министру двора Адлербергу (копия в бумагах Корфа в Публ. Б-ке, No 10). В 1883 г. эти материалы были переданы Русскому историческому обществу. Записки Корфа напечатаны в "Рус. Стар." 1899, т. 98--100; 1900. т. 101--103.

Одоевский жил в это время в доме Румянцевского Музея, на Английской набережной, близ Николаевского моста

29

Одоевский имеет в виду "Опыт русской грамматики" К. С. Аксакова (М.,

Июнь

2

Главное общество российских железных дорог было основано в 1857 г., главным образом на французские капиталы, для постройки сети железных дорог с протяжением в 4 000 верст. Общество с этой задачей не справилось, в 1861 г. было коренным образом реорганизовано и обязалось достроить лишь Варшавскую и Нижегородскую дороги. Засилье иностранцев в управлении Обществом вызывало возмущение. Одоевский был акционером общества. В июне 1859 г. он подал обширную записку, где заявил, что "таким путем ни в какой компании дело идти не может" и изложил свои предложения, основанные "на довольно долгой практике в компанейском деле" (Бумаги Одоевского, пер. 2, л. 21--32, черновик записки "О внутреннем порядке заседаний Главного общества железных дорог"). Ход общего собрания акционеров 2/VI 1860 г. изложен в "СПБ Вед." I860, No 129 (был отдельный оттиск под названием "Главное общество железных дорог"). О деятельности общества см. у А. Головачева. История железнодорожного дела в России. СПБ, 1861, стр. 19--45.

5--12

Отступление за Дунай после снятия осады с Силистрии было одним из самых позорных эпизодов Восточной войны. Менее подробно и смягчая детали описывает переправу болгар М. Богданович ("Восточная война", т. II, СПБ, 1878, стр. 103--104) и П. Меньков ("Записки", СПБ, 1898, т. I, "Дунай и немцы"; напеч. впервые под заглавием "Немцы на Дунае" в "Русском Заграничном Сборнике", 1858).

"Для ревнителей юго-восточно-европейского союза всех славян со столицей в Константинополе нельзя было придумать более злой иронии", характеризует эту переправу М. Н. Покровский, Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. М., 1923, стр. 146).,

Ген. Коцебу при осаде Силистрии был начальником штаба кн. М. Д. Горчакова. Гр. Лидерс в начале Восточной войны командовал отрядом на нижнем Дунае. Гр. Анреп-Эльмпт командовал арьергардом при отступлении за Дунай. В своих записках П. Меньков (сост. официальные отчеты о действиях русской армии) дал ряд иронических характеристик Анрепу-Эльмпту.

8

Очевидно, "Энциклопедический словарь, сост. русскими учеными и литераторами" 1861--1863. Вышло 5 томов. Статьи Одоевского и Серова были в I--III тонах.

13

Николаевская дорога впоследствии была все же передана в аренду Главному обществу железных дорог.

Август

7

"Сирийские происшествия" - кровавая резня маронитов (ливанских христиан, католиков), организованная турецким правительством в ряду христианских погромов 1860 г. и вызвавшая военное вмешательство Франции. Россия, издавна считавшая себя призванной защищать интересы христиан на Востоке, сделала попытку вмешаться, но была остановлена Англией, напомнившей ею о Парижском трактате - следствии Восточной войны. По-видимому, именно это обстоятельство имеет Одоевский в виду в данной записи.

Сентябрь

5

"Итальянские происшествия" - война за объединение Италии. Запись Одоевского не точна. В начале сентября 1860 г. наступление на папские войска, которыми командовал ген. Ламорнсьер, вел не Гарибальди, а пьемонтский генерал Чиальдини. Впрочем, наступление пьемонтских войск было вызвано победами Гарибальди, занявшим в это время Неаполитанское королевство.

16

Действительно, в конце 50-х годов город должен был обратиться к накопившемуся запасному капиталу, значительная часть которого была в эти годы и в начале 60-х затрачена. На это повлияли, по выражению думского отчета за 1864 г., "внутренние перемены и политические обстоятельства" ("Столетие СПБ городского общества" СПБ, 1885, стр. 252).

7

"Кант. в честь Глинки". Очевидно, имеется в виду "Канон в честь Глинки" ("Пой в восторге, русский хор"), написанный гр. Вьельгорским, Вяземским, Жуковским и Пушкиным в декабре 1836 г. Музыка канона была сочинена Одоевским.

16

Варшавское свидание трех императоров: Александра II, Вильгельма (тогда Прусского принца-регента) и австрийского императора Франца-Иосифа состоялось в середине октября 1860 г. и было направлено против Франции, покровительствовавшей через Пьемонт национально-освободительному движению Гарибальди "Варшавский съезд действительно один из самых замечательных, - иронически писал о нем Герцен в "Колоколе", - он сделает эпоху в международном праве. Люди явились без ясной мысли, без плана, заявили перед всем светом свое поползновение преступного вмешательства в чужие дела и разъехались, ничего не сделавши, но каждый головою ниже" (Герцен, т. X, стр. 425).

22

Постройка Московско-Сергиевской железной дороги вызвала большую полемику в "Моск. Вед" и "Русской Газете" в 1859--1860 гг. В связи с этой полемикой вышли брошюры "Московско-Сергиевская железная дорога. От учредителей". М. 1859 и А. Смирнов. М. -С. жел. дор. М. 1859.

23

Запись о встрече вел кн. Михаила Павловича с Дантесом была опубликована в книге П. Е. Щеголева, "Дуэль и смерть Пушкина". Л., 1928, стр. 450.

24

"Сев. Пчелы" 6/Х, направленную против Дж. Росселя. Статья, пропитанная идеями английского конституционализма, должна была привлечь внимание Одоевского, напр. следующими строками: "Для чего народы избирают своих вожатых, избранных мнением - как не для упрочения мира и обеспечения труда? Ужели вельможи-тунеядцы и солдаты должны оставаться на первом плане? Почему честный гражданин или трудолюбивый работник ниже тех??. Пора не с мечем в руках, а с факелом разума указывать свет... Настанет время, в которое люди мудрые нравственною силою станут одолевать силу грубую, где звук литавры и пушки заглушится звуком речи мудреца, когда Армстронг будет реветь лишь там, где еще не понимают силы разума!" ("Сев. Пчела", 1860, No 236).

25

Запись Одоевского лишь в малой степени отражает предосвободительные страхи правительственных кругов. Опасались "пугачевщины" даже при нормальном ходе реформы, без всяких "несчастий". Обсуждался проект создания генерал-губернаторств на время проведения в жизнь реформ. Правительство имело все основания беспокоится. Ленин писай о России начала 60-х годов: "... возбуждение крестьян, которых "очень часто" приходилось с помощью военной силы и с пролитием крови заставлять принять "Положение", обдирающее их, как липку, коллективные отказы дворян-мировых посредников применять такое "Положение", студенческие беспорядки - при таких условиях самый осторожный и трезвый политик должен был бы признать революционный взрыв вполне возможным и крестьянское восстание - опасностью весьма серьезной" ("Гонители земства и аннибалы либерализма" - Соч., изд. 3-е, т. IV, стр. 126). Александр II сам понимал, почему и кого следует бояться - cр. замечание, сделанное им еще в 1858 т.: "Когда новое положение будет приводиться в исполнение и народ увидит, что ожидания его, т. е. свобода по его разумению, не сбылись, не настанет ли для него минута разочарования?" (Татищев Император Александр II. СПБ. 1911. т. I, стр. 304).

30

Напечатанный по распоряжению Панина доклад - изданные в 60 экземплярах отзывы депутатов второго приглашения на Труды Редакционных комиссий. О любопытных ответах Панину кн. Голицына и Галагана по поводу требования возвратить эти отзывы см. "Материалы", т III, стр. 99--100.

Ноябрь

13

"СПБ. Вед". 1860, No 242, в анонимном фельетоне "Петербургская летопись" несколько абзацев были посвящены описанию совращения девушки, служившей в модном магазине. Из дел Главного управления цензуры (Дело No 433, 1860 г. - Лен. отд. Центрархива) видно, что Д. Н. Замятнин (товарищ министра юстиции, впоследствии министр) добился через III Отделение и министра народного просвещения фамилии автора фельетона. В фельетоне был намек на какую-то семейную историю - "модный магазин" служил только для отвода глаз. Характеристика мужа хозяйки магазина действительно близка к характеристике Д. Н. Замятнина, данной В. Мещерским ("Мои воспоминания", т. I. 1897, стр. 132--133). Ср. также заметку Герцена в "Колоколе". "Это совсем не содержательницы магазина, а государственные сановники женского пола: одна из них Дараган, сдавшая магазин, а другая - Замятнина, принявшая его" (Герцен, т. XI, стр. 289). См. также запись 22/XI.

См. также запись 22/XI.

20

См. прим. к записи 24/XI.

22

См. прим. к записи 13/XI.

24

"Будущность" издавалась П. Долгоруковым в 1860--1861 гг. В No 1 при заметке "Министр С. С. Ланской" Долгоруков поместил приведенное в тексте "Дневника" примечание об Одоевском. О кн. П. В. Долгорукове, одном из ближайших виновников дуэли Пушкина, см. П. Щеголев, Дуэль и смерть Пушкина. Л., 1928, стр. 472--514; М. Лемке, Николаевские жандармы и литература. 1826--1855. СПБ, 1909, стр. 527--552, его же "Кн. П. В. Долгоруков - эмигрант" ("Былое" 1907, кн. III) и ст. Б. Л. Модзалевского в сб. "Новые материалы о дуэли и смерти Пушкина", П., 1924

В бумагах Одоевского (пер. 85, л. 36--42) сохранились черновик и направленная копия его ответа Долгорукову, воспроизведенные П. Щеголевым вместе с данной записью "Дневника" в указанной выше книге (стр. 505--508). Ответ Одоевского в печати не появился. Ср. запись 14/II 1861 г.

Обвинение Одоевским кн. П. В. Долгорукова в "переносе подметных писем", следствием которого была "потеря, которую Россия доныне оплакивает" - одно, из доказательств несомненной виновности Долгорукова в смерти Пушкина. По словам П. Щеголева "свидетельство Одоевского определенно и авторитетно и значение его невозможно снизить даже ссылкой на личную обиду, причиненную Долгоруковым Одоевскому". (Ук. кн., стр. 509).

29

СПБ комитет общественного здравия был учрежден при генерал-губернаторе в 1860 г. Депутатами от города были выбраны архитектор А. Пель и Одоевский. Распорядительная Дума так мотивировала выбор Одоевского: "... князь Одоевский постоянно занимался науками и предметами, состоящими в тесной связи с целью учреждения комитета, как-то: физикою, химиею, медициною, а также предметами общественной благотворительности..." (Дело СПБ. общей думы" 1860 г., No 22,--Лен. обл. архив).

Как свидетельствовала одна из петербургских думских комиссий несколько позже (в середине 60-х годов), "санитарная сторона городской жизни оказалась в полном запущении" ("Столетие СПБ городского общества", СПБ, 1885, стр. 299--302). Санитарное состояние Петербурга вызывало значительный рост смертности низших классов. За пятилетие 1854--1858 гг. петербургское население уменьшилось "вследствие одной только смертности на 25078 человек" (Е. Карнович. Санкт-Петербург в статистическом отношении. СПБ, 1860, стр. 27).

"Дневнике"), а у Обуховского, описан в романе Всев. Крестовского "Петербургские трущебы". Красочные портреты обитателей дома в более поздние годы дает Н. И. Свешников в фельетонах "Вяземские трущобы" ("Новое Время" 1892, NoNo 5849, 56, 64, 70, 82, 92). Часть этих фельетонов, далеко не самая яркая, вошла в его "Воспоминания пропащего человека" ("Academia". М. -Л. 1930. Первоначально напечат. В "Историческом Вестнике", 1896. NoNo 1--8), Дому Вяземского посвящены страницы 18--21 в статье К. Веселовского "Статистические исследования о недвижимых имуществах Петербурга" ("Отеч. Зап." 1848, т. 57, ч 2). Ср. там же: "... в доме, о котором я позволил себе так распространиться, потому что он действительно стоит внимания, работники помещены еще хорошо и удобно в сравнении с тем, как они живут в других домах". О Вяземском доме в конце XIX в. см. также С. Елпатьевский, Рассказы, т. II, СПБ, 1904, стр. 174--189.

О каком доме Игнатьева говорит Одоевский, - выяснить не удалось.

Указание Одоевского на стратегическое значение перестройки Парижа, в частности, проведения широких улиц, верно. Основной целью расширения улиц было предупреждение возможности постройки баррикад.

Декабрь

11--13

"Дневник" вклеено следующее письмо:

"Нарва. 1 декабря 1860 года.

Теперь перехожу к повествованию о том, как благодетельные реформы правительства проводятся в среду крестьянских общий в Петербургской губернии, и вместе с тем о Шемякиной суде, произведенном с 13 по 15 минувшего ноября над крестьянами Ямбургского уезда Итовской волости его превосходительством г-ном СПетербургским гражданским губернатором Смирновым, под личным его руководством и распоряжением. Надо вам сказать, что Итовская вотчииа, принадлежавшая до сего графу Нессельроде, была продана им купцу Байкову, вследствие чего крестьяне отошли в ведение министерства государственных имуществ, а Байков с своей стороны великодушно наделил их землею, но при этом наделе так умно распорядился, что крестьяне, проходя на свои земли, должны были итти землею Байкова, и тем мять его посевы. Вследствие сего г. Байков заключил с крестьянами договор, в силе которого они за измятый посев обязывались работать на него 3 дня в неделю, в противном случае он предоставлял крестьянам право летать на их пашни по воздуху. Согласившись на договор, крестьяне делались уже барщинными, а г. Байков помещиком de facto. Вскоре по заключении этого великодушного договора вышло какое-то новое положение для этих крестьян, в силу которого они обязаны были избрать из среды себя пятидесятников, сотников и голову. Положение это и было торжественно прочитано, кем следовало, на российском диалекте, но при этом было выпущено из виду одно ничтожное обстоятельство, но повлекшее за собою великое кровавое последствие, а именно - Итовская вотчина населена чухнами, из коих 5/6 только смотрело глубокомысленно на процесс чтения, не понимая ни слова по-русски, а остальные 1/6, хоть и объяснялись с горем пополам по-русски, но как не проникнутые глубоко духом нашей словесности, а канцелярской в особенности, остались в том же положения, как и их товарищи - тоже не поняли ни бельмеса. Что бывает и с нашими православными, не только с чухнами. Но какой-то благодетель отставной писарь объяснил им это положение тем, что они опять делаются барщинными крестьянами, почему они, почесав чердак человеческой мудрости, - затылок, разбрелись по избам, приняв это известие к сведению. Но правосудие хотя и с завязанными глазами - не дремало. Гдовский исправник отставной майор Адеркас узнав, что распоряжение начальства не приводится в должное исполнение, поскакал вразумить непокорных розгами. Крестьяне же, видя беду неминучую со стороны Адеркаса, а со стороны Байкова неплатеж им заработанных денег, уверовали вполне, что они снова делаются крепостными, а потому, боясь попасть на глаза неумолимому исправнику со свитою, бросились искать себе спасения в лес. Этот поступок был принят за решительное восстание, об чем и дано знать в Петербург по телеграфу, откуда воспоследовало обратное предписание, состоящее в следующем: послать на усмирение мятежников три роты Австрийского и три роты Прусского полков со взводом казаков и всей этой армии руководствоваться существующими на подобный казус узаконениями. А чтобы не сделано было послабления и для мер более энергических, поскакал на судилище и сам начальник губернии г. Смирнов

Солдаты окружили все деревни, так что ни одна собака не могла выскочить, в деревню же впускали великодушно всякого крестьянина, не только с другой волости, но даже и другой губернии - это было решительно все равно, никого не выпускали, ничего не принимали во внимание, лишь бы только был крестьянин. 14 ноября при довольно холодной погоде приехал на четверке почтовых сам Великий Инквизитор г. Смирнов, смиренно одетый в черный фрак с двумя звездами на груди, дышащий усердием к службе, за ним следовали полковые командиры: Австрийского и Прусского полков, а сей последний с жезлом, вероятно, для вящего страха на смерть запуганным крестьянам и для придания действительности своим словам. Поздоровавшись с солдатами, в средину коих были согнаны все наличные крестьяне, как-то: слепые, хромые, разные калеки, старики и мальчики, г Смирнов приказал одному из чиновников читать бумагу выше изложенного содержания, но чиновник, будучи от природы заика, возбудил гнев его превосходительства, за что и был обруган публично приличным образом, т. е. почти... затем господин звездоносец, вырвав у косноязычного и уничтоженного чиновника бумагу, соизволил сам прочесть бунтовщикам ту же бумагу и опять-таки на русском языке. Крестьяне остались в блаженном неведении, нового или старого содержания прочитанной им бумагу. Звездоносец, видя их недоумение или, лучше оказать, тупоумие, велел вместо переводчика принести розог, и когда это было исполнено, изволил вопросить непокорных: как они смели ослушаться воли начальства. Крестьяне вылупили глаза и молчали, один какой-то смельчак, старик лет 70-ти, лишь только разинул рот для объяснения, как Смирнов, по старой привычке, схватил его за бороду и давай валять, во что ни попало, крича с пеною у рта: "Ты то есть первый бунтовщик" и повалив его на землю стал бить и топтать ногами, а в заключение велел пороть розгами нещадно. Сигнал был дан и тут началось чудовищное побоище - всякой бил кого и как хотел. Кто жезлом (Прусского полка командир), кто кулаком и чем ни попало, и потом началась порка розгами, так что несчастные жертвы тупоумия и безмозглых слуг Фемиды не могли встать. Пороли, не разбирали ни лет, ни пола, ни возраста. Управляющий конторою или имениями государственных имуществ Гине или Гейне вздумал было сделать замечания г--ам палачам, что без суда едва ли можно так поступать, на что и получил ответ, что он еще молод, чтобы давать наставления и что Закон и есть сам Смирнов, и за все отвечаю. Главным действующим лицом и сотрудником Смирнова в этой кровавой драме был Ямбургский предводитель дворянства барон Врангель, который показал усердие в службе страшным неистовством и побоями. Кончилось все это тем, что у всех драчунов-чиновных распухли руки, крестьян же заковали и отправили: иных в смирительный дом, иных в уездные тюрьмы.

волосы становятся дыбом, ибо без ужаса нельзя вспомнить об этой кровавой картине, где видны на первом плане губернатор Смирнов, генерал Прусского полка с жезлом, Адеркас и Врангель, да становые, а перед этими господами окровавленные задницы. И это делается в расстоянии 142 верст от Петербурга, от Зимнего дворца, а что же делается там подальше. Боже сохрани и помилуй нас грешных, Русь святую православную!"

Это письмо с незначительными изменениями (выпущен, главным образом, ряд иронических эпитетов и деталей) было напечатано в "Колоколе", 1861, л. 91, под названием "Нарвская революция и рукопашный Каваньяк Смирнов". Последний абзац письма заменен в "Колоколе" тремя очень резкими строками от редакции.

Сохранился отчет III Отделения об этом деле: "В Ямбургском уезде СПБ губернии, при введении нового порядка сельского управления в казенных имениях (имеется в виду указ 28/IX 1859 г. об управлении государственных крестьян выборными волостными правлениями) крестьяне Итовской волости, выкупившиеся на волю из владении гр. Нессельроде, отказались от выбора старост и десятских, желая сохранить у себя независимое от волости управление, и не повиновались убеждениям местных чиновников. Для обращения их к порядку был послан туда батальон войск, при содействии которого начальник СПБ губернии наказал из числа неповиновавшихся 34 человека розгами, а шестерых, наиболее виновных, назначил к заключению в СПБ исправительное заведение и тем привел всех к покорности. При этом обнаружен виновным в подстрекательстве крестьян отставной рядовой Батраков, действия которого подвергнуты следствию для поступления с ним по закону" ("Крест. движ.", вып. I, стр. 144).

"Гино или Гейне" - А. Ф. Гюне. Адеркас - по-видимому, К. В. Адеркас, чиновник министерства государственных имуществ, а не исправник, так как в эти годы Гдовским исправником был полковник Г. Ф. Гернет. Кстати, следует отметить неточность Одоевского, связанную с этим именем: по Хрущеву ("Материалы", т. III, стр. 121--122) не Адеркас, а Врангель "дал солдатам пять рублей серебром, дабы они крепче секли мужиков".

"Драма в Старой Руссе" - см. выше прим. к записи 20/III.

14

Здесь в "Дневник" вклеено следующее письмо А. А. Григорьева:

Вы - один из немногих уцелевших литераторов Пушкинской эпохи и этого для меня, человека, по убеждениям своим и взгляду на общественное развитие и искусство гораздо более принадлежащего к Пушкинской эпохе, чем к современной - достаточно, чтобы я обратился к вам с просьбою о приеме и покровительстве.

Смею надеяться, что имя мое не вовсе вам безызвестно. О том, что я в нескольких критических статьях моих выражал мое искреннее уважение и жаркое сочувствие к вашему глубокому и уединенно-стоящему таланту, - распространяться я не считаю нужным. Ни ваша личность, ни ваш талант не нуждается в каждениях.

костюме.

Позвольте назваться, князь, усердным почитателем вашим

1860 г. Дек., 14 среда"

На письме приписано Одоевским: "Аполлон Александрович Григорьев приходил меня просить походатайствовать у Путяты, чтобы ему выдали жалованье и прогоны для проезда в Оренбург, где он получил место учителя в кадетском корпусе. Он в крайней бедности, почти без сапогов.

"Вопрос о народности и его естественные границы", написанную ужаснейшим почерком, но что я мог прочесть, то показалось мне весьма замечательным".

Далее в "Дневник" вклеено следующее письмо П. Плетнева:

Генерал Путята известил меня, что в Кадетском Оренбургском корпусе есть вакансия учителя русской словесности, и что он желает, чтобы я рекомендовал ему благонадежное лицо из кончивших курс студентов. В это время приехал ко мне г-н Григорьев (Аполлон Александрович) и объявил, что не имея теперь места, он желает отправиться в Оренбург.

лучшему студенту человека, долго на практике изучавшего дело писателя и критика. Таким я по убеждению нахожу г. Григорьева.

Не быв с ним, как и ваше сиятельство, в сношениях прямых, конечно могу предполагать, что какие-нибудь ошибки ранней молодости и несколько преждевременная женитьба привели его к обстоятельствам затруднительным, но это не более, как предположение, гадание и тому подобное, гадание, вытекающее из того, что в нынешнюю пору мы видим молодых людей, менее талантливых, нежели г. Григорьев, а все-таки пользующихся щедротами литературных антрепренеров.

Итак, мне кажется, ни вы, ни я, не поступим против совести, если, зная о литературных успехах его, скажем, что в учители корпуса он не только принят быть может, но и достойнее многих и очень многих из сверстников своих.

Примите, ваше сиятельство, уверения в отличном моем почтения и преданности

"

Поездка Ап. Григорьева в Оренбург в качестве "учителя третьего рода по предмету русского языка" Неплюевского кадетского корпуса имела более глубокие причины, чем Григорьев это объяснял в официальных прошениях. Хотя, действительно, вернувшись в конце 1860 г. из Москвы (где он порвал отношения с Катковым), Григорьев запил, запутался в долгах и даже в начале января 1861 г. попал в долговое отделение, подлинными причинами его бегства из столиц надо считать связь с "устюжской барышней Марией Федоровной", и, по собственным словам Григорьева, "сознание своей ненужности". Подробно об обстоятельствах как этой поездки, так и вообще жизни Григорьева в 1860--1861 гг. см. в "Воспоминаниях" Н. В. Страхова и письмах к нему Ап. Григорьева (последнее, комментированное издание - в книге "Аполлон Григорьев. Воспоминания". М. -Л. 1930).

Примечательно, что Одоевский в 1860 г. не знает, что писал Григорьев. Статья "Вопрос о народности и его естественные границы" - вероятно статья Григорьева "Народность и литература" ("Время", 1861, февраль стр. 83--112). По словам Григорьева его вынужденный уход из "Русского Слова" был вызван тем, что он "не позволил г. Хмельницкому вымарать в моих статьях дорогие мне имена Хомякова, Киреевского, Аксаковых, Погодина, Шевырева" ("Краткий послужной список"). Об отношениях Григорьева и Хмельницкого см. "Звенья" I, публикацию Г. Прохорова и его вступ. ст. См. также записи от 15, 16, 18, 27 и 28/XII.

15

Вероятно, Одоевский имеет в виду брошюру "La Pologne devaat 1'Europe catholique", хотя брошюра эта и помечена 1863 годом.

21

П. А. Валуев 7/I 1861 г. был назначен управляющим делами Комитета министров. До этого Валуев был товарищем министра государственных имуществ и председателем ученого комитета министерства. М. Н. Муравьев, которому Валуев много помог в борьбе с Редакционными комиссиями, не хотел его отпускать и предложил ему остаться председателем ученого комитета. Однако, это ставило бы Валуева в зависимое от Муравьева положение, почему он и отказался. См. также запись 14/I 1861 г.

26

положении, что было одной из причин перевода его в Москву в следующем году.

27

Комитет общественного здравия при СПБ генерал-губернаторе, судя по сохранившейся копии записки Одоевского от 4/I 1861 г., не мог даже "определить" предметы, входящие в состав занятий комитета" (Бумаги Одоевского, пер. 11).

29

"Китайские происшествия" - взятие англо-французскими войсками Пекина, один из заключительных моментов "опиумных войн" европейцев против Китая. "Непорочное зачатие в Неаполе" - по-видимому, намек на поддержку неаполитанского королевства папою Пием IX, провозгласившим в 1854 г. известный догмат о непорочном зачатии. Во время своего бегства из Рима в 1848 г. Пий IX нашел приют также у неаполитанского короля, Фердинанда II.

Неаполь и Церковная область были последними препятствиями на пути к объединению Италии (не считая Венеции, принадлежавшей Австрии). О "короле неаполитанском [Франциске II], который надеялся увеличить в войске дух единства и нравственности посредством священников, утренних и вечерних молитв, исповедей и проповедей", Одоевский писал иронически в своих заметках ("Рус. Арх.", 1874, кн. 1, стр. 345--347).

"Histoire de la musique en Russie. Premiere partie. Musique sacree. Suivie d'un choix de morceaux de chants d'eglise anciens et inodernes" вышла в 1862 г. в Париже. Научное значение ее ничтожно.