Поиск по творчеству и критике
Cлово "WIE"
Входимость: 1. Размер: 107кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Примерный текст на первых найденных страницах
Входимость: 1. Размер: 107кб.
Часть текста: таковых теорий? Если выведем, что таковая теория должна быть одна, то сей вывод необходимо предположит обратное исследование, то есть что произошло бы, если бы теорий было не одна, но несколько, и сверх того предположит разрешение вопроса о возможности таковой теории. Таким образом, по исследованию предыдущего нам возможно будет приступить к ответу на вопрос, составляющий предмет сего сочинения, то есть определения единой, истинной, постоянной теории искусства 1 . § 1. [...] Распространенное определение называется теориею. Повторим же вкратце теперь все сказанное нами и получим: нет предмета без сущности, нет предмета, который бы не имел определения, нет предмета, который бы не имел своей теории. § 2. Из предыдущего ясно следует, что теория всякого предмета должна быть одна, ибо предмет может иметь только одну сущность. [...] § 3. Если всякий предмет имеет только одну сущность, одну теорию, то трудно предположить, чтобы не было одной сущности, в которой бы заключались сущности всех предметов, теории, из которой бы истекали все прочие теории. Но не будем доверять себе и исследуем подробнее это предположение. § 4. [...] Должна же, наконец, быть мысль, которая была бы основанием всех оснований, условием всех условий. Без существования сей основной мысли мы не имели бы права сказать или возможности доказать самого простого опытного суждения, не имели бы права сказать, что, например, бумага бела 2 . § 5. Но неужели,...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: немыслимый и, быть может, невозможный вне широко насыщенной романтическими влияниями литературной атмосферы той поры. В этой атмосфере и сформировалось в главных своих чертах творчество Одоевского. Но русский романтизм приобрёл свои самобытные черты, неотъемлемые от его национальной сущности. И немудрено, что Одоевский запамятовал, что своему «Последнему квартету» он предпослал эпиграф из «Серапионов», который он, впрочем, мог заимствовать, не зная ещё всего произведения. Включая в 1844 году «Последний квартет Бетховена» в состав «Русских ночей»*23, Одоевский дополнил новеллу новыми страницами. Нельзя не выразить удивления, что едва ли не во всех исследованиях, посвящённых новелле, эти страницы, проливающие новый дополнительный свет на проблему бетховенианства Одоевского, упорным образом игнорируются. Главное значение этих дополнительных страниц (беседа четырёх приятелей — Виктора, Вячеслава, Ростислава и Фауста) заключено в высказанных здесь мыслях о Бетховене и его творчестве. Вначале беседа развивается вокруг вопроса, связанного с недостаточностью биографических данных о Бетховене, вследствие чего затруднительно объяснить связь между важнейшими обстоятельствами его жизни и творчества, объяснить «неизглаголанность наших страданий». Устами Вячеслава автор поясняет: «Действительно, самые жестокие, самые ясные для нас терзания...
Входимость: 1. Размер: 13кб.
Часть текста: степень его просвещения и проч. и проч. Следственно, за дело Вы принялись, господин доктор, что хотите «поднять завесу с старины» и вывести из баснословного состояния наши блины, кудри, подовые пироги и прочие подобные кушанья, о которых и говорить равнодушно нельзя. Надеюсь, что Ваш голос не пропадет втуне и знатоки в русских кушаньях, особенно по губерниям, где наиболее сохранились заветные предания о старинной нашей кухне, поспешат сообщить Вам все имеющиеся у них сведения по сему предмету, а Вы, господин доктор, не забудьте и нам, читателям «Литературной газеты», дать об них весточку [126] . Прошу Вас принять и от меня малую лепту в общую складчину; хоть я и петербургский житель, но жил смолоду в губернии и едал сильно все те русские блюда, о которых здесь никто и понятия не имеет; тогда я не обращал на них внимания, как обыкновенно случается; я думал, что такое простое дело известно всякому; здесь только я оценил вполне, что значит русское кушанье и как трудно, как невозможно достать их. Впоследствии довелось мне быть в Берлине; однажды, когда, в ожидании обеда, я перелистывал немецкие Вицы [127] , под остроумным названием: «Berlin wie es isst und trinkt» [128] пришло мне в голову, что теперь на Руси масленица. При этой мысли загорелось ретивое, захотелось блинов, да так захотелось, что вот сплю и вижу горку блинов, один на одном, пушистые, ноздреватые, жирные, — проснусь, индо слюнки текут. Как тут быть? Заказать кому и думать нечего. Самому сделать? Да как, из чего? Есть, я много едал...